Со школьных лет Володя стал вырабатывать в себе трудолюбие, умение систематически работать.

Ольга была богато одарённой натурой. Гимназию окончила с золотой медалью, свободно владела тремя языками — французским, английским и немецким, а когда понадобилось, самостоятельно изучила и шведский. Она хорошо рисовала, её рисунки выделялись на гимназических выставках.

Но музыка ей была особенно дорога. Мать находила, что музыкальные способности Оли невелики. Однако горячее желание и уменье работать сделали своё: Ольга настолько хорошо успевала, что одна из всей семьи поступила в Музыкальную школу Казани. Там она занималась с таким же увлечением и усердием. Участвовала в хоре. В письмах её то и дело находишь строки о занятиях музыкой: по 2 часа играет, готовится к концерту школьного хора («Посещаю все репетиции и два дня почти не бывала дома»), а потом: «Концерт прошёл с большим успехом, чему я ужасно рада». Её школьная подруга Сашенька Щербо считала Ольгу прекрасным товарищем. Оля всегда готова была помочь подругам и особенно охотно разучивала с ними и аккомпанировала им песни (называют некоторые: «Выхожу один я на дорогу», «Укажи мне такую обитель», «Однозвучно гремит колокольчик»).

Сохранилось много нот, переписанных её рукой, и среди них мелодии запрещённых тогда революционных песен: «Марсельеза», «Вы жертвою пали», «Красное знамя», «Замучен тяжёлой неволей». Рядом с нотами матери лежат другие папки. На них вытеснены буквы — «О. У.». Между страницами лепестки засушенных цветов.

Чем была музыка для Ольги, говорит её письмо к любимой подруге А. Ф. Щербо: «У меня, как у всех, бывают ясные дни, бывают и пасмурные, когда я мучусь сомнениями и хандрю. Тогда мне не хочется и за перо браться… Ещё вчера на меня напала хандра, но на моё счастье удалось попасть в театр на „Фауста“ (прекрасная опера), и эти чудные звуки меня ободрили».

Прежняя озорница и непоседа, подруга детских лет Владимира Ильича, Ольга осталась и другом его юности. Во многом их связывала музыка.

Наиболее способным к музыке, по мнению матери, был Володя. Восьмилетним мальчиком он свободно исполнял лёгкие фортепианные пьесы, играл в четыре руки с матерью и сёстрами. Мария Александровна очень огорчилась, когда, поступив в гимназию, Володя решительно отказался продолжать занятия на фортепиано. Что случилось? Не испугался же он перегрузки школьными уроками: ученье давалось ему легко. Неужели Володя разлюбил музыку?

Брат Дмитрий потом догадался: ученики младших классов гимназии, куда поступил Володя, считали музыку занятием, недостойным мужчины. Наверное девятилетнему первокласснику не хотелось, чтобы его дразнили девчонкой… Но музыка уже завладела его сердцем. Чем дальше, тем большее наслаждение доставляла ему игра матери. Примостившись поудобнее у рояля, он внимательно слушал. Вот мама достала клавир оперы «Аскольдова могила» и ведёт рассказ о событиях в древнем Киеве, перемежая его пением. Перед слушателями встают, как живые, все действующие лица: мрачный Неизвестный поёт арию «В старину живали деды», восхваляя старые времена. Сейчас будет нежный хор девушек «Ах подруженьки, как грустно» — это легко узнать по вступлению. А под залихватскую песню Торопки — «Ай жги, жги — говори» просто плясать хочется. Всё это уже знакомо, а слушали бы ещё и ещё, как любимую сказку. Все сидят как заворожённые, но слушают неодинаково: Митя ещё мал, и, может быть, не так музыкален — его больше интересует сюжет, то, что рассказывает мама, а Володя и Оля поглощены самой музыкой.

Володя Ульянов слушает игру матери (с картины художника А. Морозова)

Мать приучила детей к хоровому пению. Иногда к семейному хору присоединялись и другие дети — приятели по школе. Вот тогда и появлялся в руках Марии Александровны сборник «Гусельки» — тот что теперь лежит под стеклом в Ульяновском доме-музее.

В те времена это был самый распространенный сборник детских песен. В нём можно было найти и народные песни и все известные детские песенки вроде «Вот лягушка по дорожке», «Серенький козлик», «Ах, попалась птичка, стой».

Когда доходила очередь до «Серенького козлика», маленький Митя с ужасом ждал появления серых волков. А Володя делал страшные глаза и грубым голосом пел: «Остались от козлика рожки да ножки»… Тут бедный Митя от страха и жалости заливался отчаянным рёвом.

Но когда Мария Александровна играла что-нибудь серьёзное, Володе и в голову не приходило озорничать. Он задумчиво слушал, потом насвистывал про себя услышанную мелодию. Насвистывал он чисто и верно. Двоюродный брат Н. Веретенников вспоминал: «У Володи прекрасно был развит музыкальный слух и память, он хорошо насвистывал сквозь зубы разные мотивы. Я же не слышал музыки совсем в нашей семье и не различал никаких музыкальных звуков. Первый толчок к развитию у меня музыкального слуха был дан свистом Володи».

Привычка насвистывать любимые напевы осталась у Владимира Ильича на всю жизнь. Говорят, правда, что насвистывал он лишь когда был в хорошем настроении.

Как-то Митя получил в подарок гармонику. Как ни вертел он её, как ни прилаживался — ничего не выходило. Попыталась Ольга заставить гармонь заговорить — но и ей это не удавалось. А Володя только взял гармошку в руки, попробовал аккорды и быстро подобрал несколько знакомых песен. Потом уже совсем ловко заиграл «Вот мчится тройка» — да и отложил инструмент в сторону. Не сравниться бедной гармони с полнозвучным роялем!

Владимир Ильич очень любил — и это навсегда осталось — петь в хоре. Он знал множество народных песен. Сколько их наслушаешься в деревне Кокушкино, куда Ульяновы выезжали на лето! Там живет весёлый приятель, мальчик пастух Бахавий. Он замечательно поёт татарские песни, а завидев Володю, запевает его любимую:

Сары, сары, сап-сары,

Сары чечек саплары,

Сагынырын, сарганырсын,

Кильсе сугыш чеклары.

Володя знает, о чём поёт приятель. Это песня про такого же, как он сам, пастушонка. Вырос подпасок, и царь забрал его в солдаты. Худо в царской солдатчине…

Жёлтые, жёлтые, очень жёлтые,

жёлтые ветки цветов.

Соскучишься, пожелтеешь,

когда придут дни войны.

В том же Кокушкине Володя ходил на постройку плотины. Там пели рабочие, на ходу придумывая слова:

Наша свая на мель села,

Эх кому до того дело,

Ударим, ударим, да ухнем!

Мальчик следил за работой плотников и замечал, что незатейливая припевка не просто забавляет их. Он ясно видел, что песня помогает людям трудиться ритмичнее, ловчее, узнал цену трудовой песне.

Когда в Кокушкино приезжал отец, устраивали далёкие прогулки, походы за грибами и ягодами. В пути много пели, читали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Илья Николаевич очень любил пение. Как и другие